Иосиф Бродский / Iosif Brodsky
В темноте у окна (1961) В темноте у окна,
на краю темноты
полоса полотна
задевает цветы.
И, как моль, из угла
устремляется к ней
взгляд, острей, чем игла,
хлорофилла сильней.
Оба вздрогнут -- но пусть:
став движеньем одним,
не угроза, а грусть
устремляется к ним,
и от пут забытья
шорох век возвратит:
далеко до шитья
и до роста в кредит.
Страсть -- всегда впереди,
где пространство мельчит.
Сзади прялкой в груди
Ариадна стучит.
И в дыру от иглы,
притупив острие,
льются речки из мглы,
проглотившей ее.
Засвети же свечу
или в лампочке свет.
Темнота по плечу
тем, в ком памяти нет,
кто, к минувшему глух
и к грядущему прост,
устремляет свой дух
в преждевременный рост.
Как земля, как вода
под небесною мглой,
в каждом чувстве всегда
сила жизни с иглой.
И, невольным объят
страхом, вздрогнет, как мышь,
тот, в кого ты свой взгляд
из угла устремишь.
Засвети же свечу
на краю темноты.
Я увидеть хочу
то, что чувствуешь ты
в этом доме ночном,
где скрывает окно,
словно скатерть с пятном
темноты, полотно.
Ставь на скатерть стакан,
чтоб он вдруг не упал,
чтоб сквозь стол-истукан,
словно соль, проступал,
незаметный в окно,
ослепительный Путь --
будто льется вино
и вздымается грудь.
Ветер, ветер пришел,
шелестит у окна.
Укрывается ствол
за квадрат полотна.
И трепещут цветы
у него позади
на краю темноты,
словно сердце в груди.
Натуральная тьма
наступает опять,
как движенье ума
от метафоры вспять,
и сиянье звезды
на латуни осей
глушит звуки езды
по дистанции всей.
|
Зимней ночью 1826 г. княгиня Екатерина Трубецкая отправляется вслед за мужем-декабристом в Сибирь. Старый граф, отец Екатерины Ивановны, со слезами стелет медвежью полость в возок, который должен навсегда увезти из дому его дочь. Княгиня мысленно прощается не только с семьёй, но и с родным Петербургом, который любила больше всех виденных ею городов, в котором счастливо прошла её молодость. После ареста мужа Петербург стал для неё роковым городом.
Несмотря на то что на каждой станции княгиня щедро награждает ямскую челядь, путь до Тюмени занимает двадцать дней. По дороге она вспоминает детство, беспечную юность, балы в отцовском доме, на которые съезжался весь модный свет. Эти воспоминания сменяются картинами свадебного путешествия по Италии, прогулок и бесед с любимым мужем.
Дорожные впечатления составляют тяжёлый контраст с её счастливыми воспоминаниями: наяву княгиня видит царство нищих и рабов. В Сибири на триста верст попадается один убогий городок, жители которого сидят по домам из-за страшного мороза. «Зачем, проклятая страна, нашёл тебя Ермак?» — в отчаянии думает Трубецкая. Она понимает, что обречена закончить свои дни в Сибири, и вспоминает события, предшествовавшие её путешествию: восстание декабристов, свидание с арестованным мужем. Ужас леденит ей сердце, когда она слышит пронзительный стон голодного волка, рев ветра по берегам Енисея, надрывную песню инородца, и понимает, что может не доехать до цели.
Однако после двух месяцев пути, расставшись с захворавшим спутником, Трубецкая все же прибывает в Иркутск. Иркутский губернатор, у которого она просит лошадей до Нерчинска, лицемерно уверяет её в совершенной своей преданности, вспоминает отца княгини, под началом которого служил семь лет. Он уговаривает княгиню вернуться, взывая к её дочерним чувствам, — та отказывается, напоминая о святости супружеского долга. Губернатор пугает Трубецкую ужасами Сибири, где «люди редки без клейма, и те душой черствы». Он объясняет, что ей придётся жить не вместе с мужем, а в общей казарме, среди каторжников, — но княгиня повторяет, что хочет разделить все ужасы жизни мужа и умереть рядом с ним. Губернатор требует, чтобы княгиня подписала отреченье от всех своих прав, — та без раздумий соглашается оказаться в положении нищей простолюдинки.
Неделю продержав Трубецкую в Нерчинске, губернатор заявляет, что не может дать ей лошадей: она должна следовать далее пешим этапом, с конвоем, вместе с каторжниками. Но, услышав её ответ: «Иду! Мне всё равно!» — старый генерал со слезами отказывается более тиранить княгиню. Он уверяет, что делал это по личному приказу царя, и приказывает запрягать лошадей.
Княгиня М. Н. Волконская
Желая оставить внукам воспоминания о своей жизни, старая княгиня Мария Николаевна Волконская пишет историю своей жизни.
Родилась она под Киевом, в тихом имении отца, героя войны с Наполеоном генерала Раевского. Маша была любимицей семьи, училась всему, что нужно было юной дворянке, а после уроков беззаботно пела в саду. Старый генерал Раевский писал воспоминания, читал журналы и задавал балы, на которые съезжались бывшие его соратники. Царицею бала всегда была Маша — голубоглазая, черноволосая красавица с густым румянцем и гордой поступью. Девушка легко пленяла сердца гусаров и улан, стоявших с полками близ имения Раевских, но никто из них не трогал её сердца.
Едва Маше исполнилось восемнадцать лет, отец подыскал ей жениха — героя войны 1812 года, раненного под Лейпцигом, любимого государем генерала Сергея Волконского. Девушку смущало то, что жених был много её старше и она совсем его не знала. Но отец строго сказал: «Ты будешь с ним счастлива!» — и она не посмела возражать. Свадьба состоялась через две недели. Маша нечасто видела мужа после свадьбы: он беспрестанно был в служебных разъездах, и даже из Одессы, куда наконец-то отправился отдохнуть с беременной женой, князь Волконский неожиданно вынужден был отвезти Машу к отцу. Отъезд был тревожным: Волконские уезжали ночью, сжигая перед этим какие-то бумаги. Увидеться с женою и первенцем-сыном Волконскому довелось уже не под родною кровлей…
Роды были тяжелыми, два месяца Маша не могла оправиться. Вскоре после выздоровления она поняла, что домашние скрывают от нее судьбу мужа. О том, что князь Волконский был заговорщиком и готовил низверженье властей, Маша узнала только из приговора — и тут же решила, что отправится вслед за мужем в Сибирь. Её решение только укрепилось после свидания с мужем в мрачной зале Петропавловской крепости, когда она увидела тихую печаль в глазах своего Сергея и почувствовала, как сильно любит его.
Все хлопоты о смягчении участи Волконского оказались тщетны; он был отправлен в Сибирь. Но для того чтоб последовать за ним, Маше пришлось выдержать сопротивление всей своей семьи. Отец умолял её пожалеть несчастного ребенка, родителей, хладнокровно подумать о собственном будущем. Проведя ночь в молитвах, без сна, Маша поняла, что до сих пор ей никогда не приходилось думать: все решения принимал за нее отец, и, пойдя под венец в восемнадцать лет, она «тоже не думала много». Теперь же образ измученного тюрьмой мужа бессменно стоял перед нею, пробуждая в её душе неведомые прежде страсти. Она испытала жестокое чувство собственного бессилия, терзания разлуки — и сердце подсказало ей единственное решение. Оставляя ребенка без надежды когда-нибудь его увидеть, Мария Волконская понимала: лучше заживо лечь в могилу, чем лишить мужа утешенья, а потом за это навлечь на себя презренье сына. Она верит, что старый генерал Раевский, во время войны выводивший под пули своих сыновей, поймет её решение.
Вскоре Мария Николаевна получила письмо от царя, в котором он учтиво восхищался её решимостью, давал разрешение на отъезд к мужу и намекал, что возврат безнадежен. В три дня собравшись в дорогу, Волконская провела последнюю ночь у колыбели сына.
Прощаясь, отец под угрозой проклятия велел ей вернуться через год.
На три дня остановившись в Москве у сестры Зинаиды, княгиня Волконская сделалась «героинею дня», ею восхищались поэты, артисты, вся знать Москвы. На прощальном вечере она встретилась с Пушкиным, которого знала ещё с девической поры. В те давние годы они встречались в Гурзуфе, и Пушкин даже казался влюбленным в Машу Раевскую — хотя в кого он не был тогда влюблен! После он посвятил ей чудные строки в «Онегине». Теперь же, при встрече накануне отъезда Марии Николаевны в Сибирь, Пушкин был печален и подавлен, но восхитился подвигом Волконской и благословил.
По дороге княгиня встречала обозы, толпы богомолок, казенные фуры, солдат-новобранцев; наблюдала обычные сцены станционных драк. Выехав после первого привала из Казани, она попала в метель, ночевала в сторожке лесников, дверь которой была придавлена камнями — от медведей. В Нерчинске Волконская к радости своей догнала княгиню Трубецкую и от нее узнала, что их мужья содержатся в Благодатске. По дороге туда ямщик рассказывал женщинам, что возил узников на работу, что те шутили, смешили друг дружку — видно, чувствовали себя легко.
Ожидая разрешения на свидание с мужем, Мария Николаевна узнала, куда водят на работу узников, и отправилась к руднику. Часовой уступил рыданиям женщины и пропустил её в рудник. Судьба берегла её: мимо ям и провалов она добежала до шахты, где в числе других каторжников работали декабристы. Первым её увидел Трубецкой, затем подбежали Артамон Муравьев, Борисовы, князь Оболенский; по лицам их текли слезы. Наконец княгиня увидела мужа — и при звуках милого голоса, при виде оков на его руках поняла, как много он страдал. Опустившись на колени, она приложила к губам оковы — и весь рудник замер, в святой тишине деля с Волконскими горе и счастье встречи.
Офицер, ожидавший Волконскую, обругал её по-русски, а муж сказал ей вслед по-французски: «Увидимся, Маша, — в остроге!»
Родился 20 марта (1 апреля н.с.) в местечке Великие Сорочинцы Миргородского уезда Полтавской губернии в семье небогатого помещика. Детские годы прошли в имении родителей Васильевке, рядом с селом Диканька, краем легенд, поверий, исторических преданий. В воспитании будущего писателя определенную роль сыграл отец, Василий Афанасьевич, страстный поклонник искусства, любитель театра, автор стихов и остроумных комедий.